 |
| |
ГОРНЫЙ МАСТЕР. |
|
|
Катя, - данилова-то невеста, - незамужницей осталась. Года два либо три
прошло, как Данило потерялся,- она и вовсе из невестинской поры вышла. За
двадцать-то годов, по-нашему по-заводскому, перестарок считается. Парни
таких редко сватают, вдовцы больше. Ну, а эта Катя, видно, пригожа была, к
ней все женихи лезут, а у ней только и слов:
- Данилу обещалась.
Ее уговаривают:
- Что поделаешь! Обещалась, да не вышла. Теперь об этом и поминать не к
чему. Давно человек изгиб.
Катя на своем стоит:
- Данилу обещалась. Может, и придет еще он.
Ей толкуют:
- Нет его в живых. Верное дело.
А она уперлась на своем:
- Никто его мертвым не видал, а для меня он и подавно живой.
Видят - не а себе девка, - отстали. Иные насмех еще подымать стали:
прозвали ее мертвяковой невестой. Ей это прильнуло. Катя Мертвякова да Катя
Мертвякова, ровно другого прозванья не было.
Тут какой-то мор на людей случился, и у Кати старики-то оба умерли.
Родство у нее большое. Три брата женатых да сестер замужних сколько-то.
Рассорка промеж ними и вышла - кому на отцовском месте оставаться. Катя
видит, - бестолковщина пошла, и говорит:
- Пойду-ко я в данилушкову избу жить. Вовсе Прокопьич старый стал. Хоть
за ним похожу.
Братья-сестры уговаривать, конечно:
- Не подходит это, сестра. Прокопьич хоть старый человек, а мало ли что
про тебя сказать могут.
- Мне-то, - отвечает, - что? Не я сплетницей стану. Прокопьич, поди-ко,
мне не чужой. Приемный отец моему Данилу. Тятенькой его звать буду.
Так и ушла. Оно и то сказать: семейные не крепко вязались. Про себя
думали: лишний из семьи - шуму меньше. А Прокопьич что? Ему это по душе
пришлось.
- Спасибо, - говорит, - Катенька, что про меня вспомнила.
Вот и стали они поживать. Прокопьич за станком сидит, а Катя по
хозяйству бегает - в огороде там, сварить-постряпать и протча. Хозяйство
невелико, конечно, на двоих-то... Катя - девушка проворная, долго ли ей!..
Управится и садится за какое рукоделье: сшить-связать, мало ли. Сперва у них
гладенько катилось, только Прокопьичу все хуже да хуже. День сидит, два
лежит. Изробился, старый стал. Катя и заподумывала, как они дальше-то жить
станут.
"Рукодельем женским не прокормишься, а другого ремесла не знаю".
Вот и говорит Прокопьичу:
- Тятенька! Ты бы хоть научил меня чему попроще.
Прокопьичу даже смешно стало.
- Что ты это! Девичье ли дело за малахитом сидеть! Отродясь такого не
слыхивал.
Ну, она все ж таки присматриваться к прокопьичеву ремеслу стала.
Помогала ему, где можно. Распилить там, пошлифовать. Прокопьич и стал ей
то-другое показывать. Не то, чтобы настояще. Бляшку обточить, ручки к
вилкам-ножам сделать и протча, что в ходу было. Пустяшно, конечно, дело,
копеечно, а все разоставок при случае.
Прокопьич недолго зажился. Тут братья-сестры уж понуждать Катю стали:
- Теперь тебе заневолю надо замуж выходить. Как ты одна жить будешь?
Катя их обрезала:
- Не ваша печаль. Никакого мне вашего жениха не надо. Придет Данилушко.
Выучится в городе и придет.
Братья-сестры руками на нее машут:
- В уме ли ты, Катерина? Эдакое и говорить грех ! Давно умер человек, а
она его ждет! Гляди, еще блазнить станет.
- Не боюсь, - отвечает, - этого. Тогда родные спрашивают;
- Чем ты хоть жить-то станешь?
- Об этом, - отвечает, - тоже не заботьтесь. Продержусь одна.
Братья-сестры так поняли, что от Прокопьнча деньжонки остались, и опять
за свое:
- Вот и вышла дура! Коли деньги есть, мужика, беспременно, в доме надо.
Неровен час, - поохотится кто за деньгами. Свернут тебе башку, как куренку.
Только и свету видела.
- Сколько, - отвечает, - на мою долю положено, столько и увижу.
Братья-сестры долго еще шумели. Кто кричит, кто уговаривает, кто
плачет, а Катя эаколодила свое:
- Продержусь одна. Никакого вашего жениха не надо. Давно у меня есть.
Осердились, конечно, родные:
- В случае, к нам и глаз не показывай !
- Спасибо, - отвечает, - братцы милые, сестрицы любезные! Помнить буду.
Сами-то не забудьте - мимо похаживайте!
Смеется, значит. Ну, родня и дверями хлоп. Осталась Катя
одна-одинешенька. Поплакала, конечно, сперва, потом и говорит:
- Врешь! Не поддамся!
Вытерла слезы и по хозяйству занялась. Мыть да скоблить - чистоту
наводить. Управилась - и сразу к станку села. Тут тоже свой порядок заводить
стала. Что ей не нужно, то подальше, а что постоянно требуется, то под руку.
Навела так-то порядок и хотела за работу садиться.
"Попробую сама хоть одну бляшку обточить".
Хватилась, а камня подходящего нет. Обломки данилушковой дурман-чаши
остались, да Катя берегла их. В особом узле они были завязаны. У Прокопьича
камня, конечно, много было. Только Прокопьич до смерти на больших работах
сидел. Ну, и камень все крупный. Обломышки да кусочки все подобрались -
порасходовались на мелкую поделку. Вот Катя и думает:
"Надо, видно, сходить на руднишных отвалах поискать. Не попадет ли
подходящий камешок".
От Данилы да и от Прокопьича она слыхала, что они у Змеиной горки
брали. Вот туда и пошла.
На Гумешках, конечно, всегда народ: кто руду разбирает, кто возит.
Глядят на Катю-то - куда она с корзинкой пошла. Кате это нелюбо, что на нее
зря глаза пялят. Она и не стала на отвалах с этой стороны искать, обошла
горку- то. А там еще лес рос. Вот Катя по этому лесу и забралась на самую
Змеиную горку да тут и села. Горько ей стало - Данилушку вспомнила. Сидит на
камне, а слезы так и бегут. Людей нет, лес кругом, - она и не сторожится.
Так слезы на землю и каплют.
Поплакала, глядит - у самой ноги малахит-камень обозначился, только
весь в земле сидит. Чем его возьмешь, коли ни кайлы, ни лома? Катя все ж
таки пошевелила его рукой. Показалось, что камень не крепко сидит. Вот она и
давай прутиком каким-то землю отгребать от камня. Отгребла, сколько можно,
стала вышатывать. Камень и подался. Как хрупнуло снизу, - ровно сучок
обломился. Камешок небольшой, вроде плитки. Толщиной пальца в три, шириной в
ладонь, а длиной не больше двух четвертей. Катя даже подивилась:
-Как раз по моим мыслям. Распилю его, так сколько бляшек выйдет. И
потери самый пустяк.
Принесла камень домой и сразу занялась распиливать. Работа не быстрая,
а Кате еще надо по домашности управляться. Глядишь, весь день в работе, и
скучать некогда. Только как за станок садиться, все про Данилушку вспомнит:
- Поглядел бы он, какой тут новый мастер объявился. На его-то да
прокопьичевом месте сидит!
Нашлись, конечно, охальники. Как без этого... Ночью под какой-то
праздник засиделась Катя за работой, а трое парней и перелезли к ней в
ограду.
Попугать хотели али и еще что - их дело, только все выпивши. Катя
ширкает пилой-то и не слышит, что у ней в сенках люди. Услышала, когда уж в
избу ломиться стали:
- Отворяй, мертвякова невеста! Принимай живых гостей!
Катя сперва уговаривала их:
- Уходите, ребята!
Ну, им это ничего. Ломятся в дверь, того и гляди - сорвут. Тут Катя
скинула крючок, расхлобыснула двери и кричит:
- Заходи, нето. Кого первого лобанить?
Парни глядят, а она с топором.
- Ты, - говорят, - без шуток!
- Какие, - отвечает, - шутки! Кто за порог, того и по лбу.
Парии, хоть пьяные, а видят - дело не шуточное. Девка возрастная,
оплечье крутое, глаз решительный, и топор, видать, в руках бывал. Не посмели
ведь войти-то. Пошумели-пошумели, убрались да еще сами же про это
рассказали. Парней и стали дразнить, что они трое от одной девки убежали. Им
это не полюбилось, конечно, они и сплели, будто Катя не одна была, а за ней
мертвяк стоял.
- Да такой страшный, что заневолю убежишь.
Парням поверили - не поверили, а по народу с той поры пошло:
" Нечисто в этом доме. Недаром, она одна-одинешенька живет."
До Кати это донеслось, да она печалиться не стала. Еще подумала: "Пущай
плетут. Мне так-то и лучше, если побаиваться станут. Другой раз, глядишь,
не полезут".
Соседи и на то дивятся, что Катя за станком сидит. Насмех ее подняли:
- За мужичье ремесло принялась! Что у нее выйдет!
Это Кате солонее пришлось. Она и сама подумывала:
"Выйдет ли у меня у одной-то?" Ну, все ж таки с собой совладала:
"Базарский товар! Много ли надо? Лишь бы гладко было... Неуж и того не
осилю?" Распилила Катя камешок. Видит - узор на редкость пришелся, и как
намечено, в котором месте поперек отпилить. Подивилась Катя, как ловко все
пришлось. Поделила по-готовому, обтачивать стала. Дело не особо хитрое, а
без привычки тоже не сделаешь. Помаялась сперва, потом научилась. Хоть куда
бляшки вышли, а потери и вовсе нет. Только то и в брос, что на сточку
пришлось.
Наделала Катя бляшек, еще раз подивилась, какой выходной камешок
оказался, и стала смекать, куда сбыть поделку. Прокопьич такую мелочь в
город, случались, возил и там все в одну лавку сдавал. Катя много раз про
эту лавку слыхала. Вот она и придумала сходить в город.
"Спрошу там, будут ли напредки мою поделку принимать".
Затворила избушку и пошла пешочком. В Полевой и не заметили, что она в
город убралась. Узнала Катя, где тот хозяин, который у Прокопьича поделку
принимал, и заявилась прямо в лавку. Глядит - полно тут всякого камня, а
малахитовых бляшек целый шкап за стеклом. Народу в лавке много. Кто
покупает, кто поделку сдает. Хозяин строгий да важный такой.
Катя сперва и подступить боялась, потом насмелилась и спрашивает:
- Не надо ли малахитовых бляшек?
Хозяин пальцем на шкап указал:
- Не видишь, сколь у меня добра этого?
Мастера, которые работу сдавали, припевают ему:
- Много ноне на эту поделку мастеров развелось. Только камень
переводят. Того не понимают, что для бляшки узор хороший требуется.
Один-то мастер из полевских. Он и говорит хозяину потихоньку:
- Недоумок эта девка. Видели ее соседи за станком-то. Вот, поди,
настряпала.
Хозяин тогда и говорит:
- Ну-ко, покажи, с чем пришла?
Катя и подала ему бляшку. Поглядел хозяин, потом на Катю уставился и
говорит:
- У кого украла?
Кате, конечно, это обидно показалось. По-другому она заговорила:
- Какое твое право, не знаючи человека, эдак про него говорить? Гляди
вот, если не слепой! У кого можно столько бляшек на один узор украсть?
Ну-ко, скажи! - и высыпала на прилавок всю свою поделку.
Хозяин и мастера видят - верно, на один узор. И узор редкостный. Будто
из середины-то дерево выступает, а на ветке птица сидит и внизу тоже птица.
Явственно видно и сделано чисто. Покупатели слышали этот разговор,
потянулись тоже поглядеть, только хозяин сразу все бляшки прикрыл. Нашел
заделье.
- Не видно кучей-то. Сейчас я их под стекло разложу. Тогда и выбирайте,
что кому любо. - А сам Кате говорит: - Иди вон в ту дверь. Сейчас деньги
получишь.
Пошла Катя, и хозяин за ней. Затворил дверку, спрашивает:
- Почем сдаешь?
Катя слыхала от Прокопьича цены. Так и сказала, а хозяин давай
хохотать:
- Что ты! Что ты! Такую-то цену я одному полевскому мастеру Прокопьичу
платил да еще его приемышу Данилу. Да ведь то мастера были!
- Я, - отвечает, - от них и слыхала. Из той же семьи буду.
- Вон что! - удивился хозяин. - Так это, видно, у тебя Данилова работа
осталась?
- Нет, - отвечает, - моя.
- Камень, может, от него остался?
- И камень сама добывала.
Хозяин, видать, не верит, а только рядиться не стал. Рассчитался по-
честному да еще говорит:
- Вперед случится такое сделать, неси. Безотказно принимать буду и цену
положу настоящую.
Ушла Катя, радуется, - сколько денег получила! А хозяин те бляшки под
стекло выставил. Покупатели набежали:
- Сколько?
Он, конечно, не ошибся, - в десять раз против купленного назначил, да и
наговаривает:
- Такого узора еще не бывало. Полевского мастера Данилы работа. Лучше
его не сделать.
Пришла Катя домой, а сама все дивится.
- Вот штука какая! Лучше всех мои бляшки оказались! Хорош камешок
попался. Случай, видно, счастливый подошел. - Потом и хватилась: - А не
Данилушко ли это мне весточку подал?
Подумала так, скрутилась и побежала на Змеиную горку.
А тот малахитчик, который хотел Катю перед городским купцом оконфузить,
тоже домой воротился. Завидно ему, что у Кати такой редкостный узор
получился. Он и придумал:
- Надо поглядеть, где она камень берет. Не новое ли какое место ей
Прокопьич либо Данило указали?
Увидел, что Катя куда-то побежала, он и пошел за ней. Видит, - Гумешки
она обошла стороной и куда-то за Змеиную горку пошла. Мастер туда же, а сам
думает:
"Там лес. По лесу-то к самой ямке прокрадусь".
Зашли в лес. Катя вовсе близко и нисколько не сторожится, не
оглядывается, не прислушивается. Мастер радуется, что ему так легонько
достанется новое место. Вдруг в сторонке что-то зашумело, да так, что мастер
даже испугался. Остановился. Что такое? Пока он так-то разбирался, Кати и не
стало. Бегал он, бегал по лесу. Еле выбрался к Северскому пруду, - версты,
поди, за две от Гумешек.
Катя сном дела не знала, что за ней подглядывают. Забралась на горку, к
тому самому месту, где первый камешок брала. Ямка будто побольше стала, а
сбоку опять такой же камешок видно. Пошатала его Катя, он и отстал. Опять,
как сучок, хрупнул. Взяла Катя камешок и заплакала-запричитала. Ну, как
девки-бабы по покойнику ревут, всякие слова собирают:
- На кого ты меня! мил сердечный друг, покинул, - и протча тако...
Наревелась, будто полегче стало, стоит - задумалась, в руднишную
сторону глядит. Место тут вроде полянки. Кругом лес густой да высокий, а в
руднишную сторону помельче пошел. Время на закате. По низу от лесу на
полянке темнеть стало, а в то место - к руднику солнышко пришлось. Так и
горит это место, и все камешки на нем блестят.
Кате это любопытно показалось. Хотела поближе подойти. Шагнула, а под
ногой и схрупало. Отдернула она ногу, глядит - земли-то под ногами нет.
Стоит она на каком-то высоком дереве, на самой вершине. Со всех сторон такие
же вершины подошли. В прогалы меж деревьями внизу видно травы да цветы, и
вовсе они на здешние не походят.
Другая бы на катином месте перепугалась, крик-визг подняла, а она вовсе
о другом подумала:
"Вот она, гора, раскрылась! Хоть бы на Данилушку взглянуть!"
Только подумала и видит через прогалы - идет кто-то внизу, на Данилушку
походит и руки вверх тянет, будто сказать то хочет. Катя свету не
взвндела, так и кинулась к нему... с дерева-то! Ну, а пала тут же на землю,
еде стояла. Образумилась, да и говорит себе:
- Верно, что блазнить мне стало. Надо поскорее домой итти.
Итти надо, а сама сидит да сидит, все ждет, не вскроется ли еще гора,
не покажется ли опять Данилушко. Так до потемок и просидела. Тогда только и
домой пошла, а сама думает: "Повидала все ж таки Данилушку". Тот мастер,
который за Катей подглядывал, домой к этому времени выбежал. Поглядел -
избушка у Кати заперта. Он и притаился, - посмотрю, что она притащила. Видит
- идет Катя, он и встал поперек дороги:
- Ты куда это ходила?
- На Змеиную, - отвечает.
- Ночью-то? Что там делать?
- Данилу повидать...
Мастер так и шарахнулся, а на другой день по заводу шопотки поползли:
- Вовсе рехнулась мертвякова невеста. По ночам на Змеиную ходит,
покойника ждет. Как бы еще завод не подожгла с малого-то ума.
Братья-сестры прослышали, опять прибежали, давай строжить да
уговаривать Катю. Только она и слушать не стала. Показала им деньги и
говорит:
- Это, думаете, откуда у меня? У хороших мастеров не берут, а мне за
перводелку столько отвалили! Почему так?
Братья слышали про ее-то удачу и говорят:
- Случай счастливый вышел. О чем тут говорить.
- Таких, - отвечает, - случаев не бывало. Это мне Данило сам такой
камень подложил и узор вывел. Братья смеются, сестры руками машут:
- И впрямь рехнулась! Надо приказчику сказать. Как бы всамделе завод не
подожгла!
Не сказали, конечно. Постыдились сестру-то выдавать. Только вышли, да и
сговорились:
- Надо за Катериной глядеть. Куда пойдет - сейчас же за ней бежать.
А Катя проводила родню, двери заперла да принялась новый-то камешок
распиливать. Пилит да загадывает:
- Коли такой же издастся, значит, не поблазняло мне - видала я
Данилушку.
Вот она и торопится распилить. Поглядеть-то ей поскорее охота, как по-
настоящему узор выйдет. Ночь уж давно, а Катя все за станком сидит. Одна
сестра проснулась в эту пору, увидела огонь в избе, подбежала к окошку,
смотрит сквозь щелку в ставне и дивится:
- И сон ее не берет! Наказанье с девкой!
Отпилила Катя досочку - узор и обозначился. Еще лучше того-то. Птица с
дерева книзу полетела, крылья расправила, а снизу навстречу другая летит.
Пять раз этот узор на досочке. Из точки в точку намечено, как поперек
распилить. Катя тут и думать не стала. Схватилась, да и побежала куда-то.
Сестра за ней. Дорогой-то постучалась к братьям - бегите, дескать, скорей.
Выбежали братья, еще народ сбили. А уже светленько стало. Глядят, - Катя
мимо Гумешек бежит. Туда все и кинулись, а она, видно, и не чует, что народ
за ней. Пробежала рудник, потише пошла в обход Змеиной горки. Народ тоже
призадержался - посмотрим, дескать, что она делать будет.
Катя идет, как ей привычно, на горку. Взглянула, а лес кругом какой-то
небывалый. Пощупала рукой дерево, а оно холодное да гладкое, как камень
шлифованный. И трава понизу тоже каменная оказалась, и темно еще тут. Катя и
думает:
"Видно, я в гору попала".
Родня да народ той порой переполошились:
- Куда она девалась? Сейчас близко была, а не стало!
Бегают, суетятся. Кто на горку, кто кругом горки. Перекликаются друг с
дружкой: - Там не видно?
А Катя ходит в каменном лесу и думает, как ей Данилу найти. Походила-
походила, да и закричала:
- Данило, отзовись!
По лесу голк пошел. Сучья запостукивали: "Нет его! Нет его! Нет его!"
Только Катя не унялась:
- Данило, отзовись!
По лесу опять: "Нет его! Нет его! Нет его!"
Катя снова:
- Данило, отзовись!
Тут Хозяйка горы перед Катей и показалась.
- Ты зачем, - спрашивает, - в мой лес забралась? Чего тебе? Камень, что
ли, хороший ищешь? Любой бери да уходи поскорее!
Катя тут и говорит:
- Не надо мне твоего мертвого камня! Подавай мне живого Данилушку. Где
он у тебя запрятан? Какое твое право чужих женихов сманивать!
Ну, смелая девка. Прямо на горло наступать стала. Это Хозяйке-то! А та
ничего, стоит спокойненько:
- Еще что скажешь?
- А то и скажу - подавай Данилу! У тебя он...
Хозяйка расхохоталась, да и говорит:
- Ты, дура-девка, знаешь ли, с кем говоришь?
- Не слепая, - кричит, - вижу. Только не боюсь тебя, разлучница!
Нисколечко не боюсь! Сколь ни хитро у тебя, а ко мне Данило тянется. Сама
видала. Что, взяла?
Хозяйка тогда и говорит:
- А вот послушаем, что он сам скажет.
До того в лесу темненько было, а тут сразу ровно он ожил. Светло стало.
Трава снизу разными огнями загорелась, деревья одно другого краше. В прогалы
полянку видно, а на ней цветы каменные, и пчелки золотые, как искорки, над
теми цветами. Ну, такая, слышь-ко, красота, что вея бы не нагляделся. И
видит Катя: бежит по этому лесу Данило. Прямо к ней. Катя навстречу
кинулась:
- Данилушко!
- Подожди, - говорит Хозяйка, - и спрашивает: - Ну, Данило-мастер,
выбирай - как быть? С ней пойдешь - все мое забудешь, здесь останешься- ее и
людей забыть надо.
- Не могу, - отвечает, - людей забыть, а ее каждую минуту помню.
Тут Хозяйка улыбнулась светленько и говорит:
- Твоя взяла, Катерина! Бери своего мастера. За удалость да твердость
твою вот тебе подарок. Пусть у Данилы все мое в памяти останется. Только вот
это пусть накрепко забудет! - И полянка с диковинными цветами сразу потухла.
- Теперь ступайте в ту сторону, -указала Хозяйка да еще упредила. - Ты,
Данило, про гору людям не сказывай. Говори, что на выучку к дальнему мастеру
ходил. А ты, Катерина, и думать забудь, что я у тебя жениха сманивала. Сам
он пришел за тем, что теперь забыл.
Поклонилась тут Катя:
- Прости на худом слове!
- Ладно, - отвечает, - что каменной сделается! Для тебя говорю, чтоб
остуды у вас не было.
Пошла Катя с Данилой по лесу, а он все темней да темней, и под ногами
неровно - бугры да ямки. Огляделись, а они на руднике - на Гумешках. Время
еще раннее, н людей на руднике нет. Они потихоньку и пробрались домой.
А те, что за Катей побежали, все еще по лесу бродят да перекликаются: -
Там не видно?
Искали-искали, не нашли. Прибежали домой, а Данило у окошка сидит.
Испугались, конечно. Чураются, заклятья разные говорят. Потом видят -
трубку Данило набивать стал. Ну и отошли.
"Не станет же, - думают, - мертвяк трубку курить".
Подходить стали один по одному. Глядят - и Катя в избе. У печки
толкошится, а сама веселехонька. Давно ее такой не видали. Тут и вовсе
осмелели, в избу вошли, спрашивать стали:
- Где это тебя, Данило, давно не видно?
- В Колывань, - отвечает, - ходил. Прослышал про тамошнего мастера по
каменному делу, будто лучше его нет по работе. Вот и заохотило поучиться
маленько. Тятенька покойный отговаривал. Ну, а я посамовольничал - тайком
ушел, Кате вон только сказался.
- Пошто, - спрашивают, - чашу свою разбил?
Данило притуманился маленько, как о чаше помянули, потом говорит:
- Ну, мало ли... С вечорки пришел... Может, выпил лишка... Не по мыслям
пришлась, вот и ахнул. У всякого мастера такое, поди, случалось. О чем
говорить.
Тут братья-сестры к Кате приступать стали, почему не сказала про
Колывань- то. Только от Кати тоже немного добились. Сразу отрезала:
- Чья бы корова мычала, моя бы молчала. Мало я вам сказывала, что
Данило живой. А вы что? Женихов мне подсовывали да с пути сбивали!
Садитесь-ко лучше за стол. Испеклась у меня чирла-то.
На том дело и кончилось. Посидела родня, поговорила о том-другом,
разошлась. Вечером пошел Данило к приказчику объявиться. Тот пошумел,
конечно. Ну, все-таки уладили дело.
Вот и стали Данило с Катей в своей избушке жить. Хорошо, сказывают,
жили, согласно. По работе-то Данилу все горным мастером звали. Против него
никто не мог сделать. И достаток у них появился. Только нет-нет - и
задумается Данило. Катя понимала, конечно, - о чем, да помалкивала.
|
| |
|
|
|